Наверное, любому крымскому агроному знакомо имя этой молодой и энергичной женщины, которой уже… слегка за восемьдесят. Тем более, что имя у неё яркое и запоминающееся – Клара Готлибовна Женченко. Она уже больше полувека консультирует аграриев со всей республики, и никто не знает крымскую землю лучше, чем она.
Клара Готлибовна работает в Клепинино, в отделении полевых культур ФГБУН «НИИ сельского хозяйства Крыма», с 1968 года. В те времена это была Крымская опытная сельскохозяйственная станция. Она закончила сельскохозяйственный институт в Полтаве и вышла замуж за военного, которого перевели на службу в село Весёлое. Как говорят, куда иголка, туда и нитка. Так после зелёного села в Полтаве в её жизни появилась вторая родина – Крым. А первая осталась в памяти и яркой народной речи – русская немка по отцу, в разговоре Клара Готлибовна иногда переходит на колоритный русско-украинский суржик.
– У меня отец из русских немцев, Миттельшдедт Готлиб Фридрихович. Родители мои перед началом Великой Отечественной войны работали в Кировоградской области. А когда отца не стало, то мы жили у дедушки с бабушкой на Полтавщине.
На станцию в Клепинино она пришла младшим научным сотрудником, постепенно выросла до начальника отдела земледелия, а сейчас, на пенсии, продолжает работать в этом же отделе агрономом.
– Клара Готлибовна, в чём состояла ваша работа?
– Моя работа состояла в том, чтобы проводить тут на станции опыты по земледелию, а потом, когда что-то получалось, внедрять это в колхозах и совхозах. В то время мы очень много ездили по хозяйствам, больше половины своего рабочего времени проводили в командировках. С одной стороны, мы закладывали опыты там, а с другой — очень часто бывали вопросы спорные в колхозах, на которые не могли без нас ответить. Как лучше поступить, пахать, не пахать, как бороться с сорняками, какой лучше построить севооборот. И приглашали нас в консультанты.
У нас была очень хорошая химлаборатория, лучшая в Крымской области. Если вот где-то были спорные вопросы, несколько лабораторий давали разные анализы почвы, то арбитром приглашали нас.
– Вы, наверное, знаете крымскую землю от и до. Вот если взять горсть нашей земли, вы наощупь определите, откуда она?
– Я могу сказать, что вот это чернозём, это каштановая земля, это солонцы. Они в первую очередь отличаются по цвету, по консистенции. Вот как, например, увидеть, насколько влажная земля, стоит ли уже выезжать в поле или ещё подождать? Считается, что надо взять кусочек земли из посевного слоя, вот так её немножко сжать в руке и подбросить. Если упадёт на почву и рассыплется – значит, в самый раз выезжать. А ещё на Украине кажуть — «глевкый хлиб», то такой, что его возьмёшь и с него коныки можно липыть. И значит, если вот упадёт на землю такой глевкой грудочкой, то ещё надо подождать пару дней. Считается, что если почва сильно влажная, то при обработке сильно утаптывается, утрамбовывается.
Первые опыты с no till в Советском Союзе
Отдел земледелия, в котором работала Клара Готлибовна, занимался проблемами обработки почвы. Они испытывали разную сельскохозяйственную технику, которую присылали производители, а в семидесятых годах закладывали первые опыты по переходу от глубокой обработки почвы до мелкой и поверхностной. Эти работы продолжались на протяжении 30 лет.
Потом в течение лет десяти, наверное, я занималась севооборотами. У нас в хозяйствах в основном были севообороты длинноротационные, много культур было в колхозах, это на много лет рассчитано, 8, 9, 10 и даже 12 культур в севообороте. А потом колхозы рухнули, прошло распаевание, стало больше мелких фермерских хозяйств, и севообороты стали короткоротационные. Мы занимались трёх-, четырёх-, пятиполками. Это тоже были интересные опыты, мы стали их рекомендовать хозяйствам, у которых мало земли. А сейчас мы активно разрабатываем технологию no-till – от английского «не вспахивать».
– Это то, что вы в Советском союзе и не слышали, наверное?
У нас были отзвуки этого. К нам приезжала делегация учёных из Америки, и мы встречались с ними в Киеве на конференции. И вот этот учёный показывал нам фотографии и рассказывал про первые опыты, что земля не пашется. Я помню эти фото, там большое кукурузище разрезается такой лапочкой, а потом из сошничка сыплется семечко и валиком прижимается.
И у нас проходили такие опыты, мы пытались это сделать, но тогда у нас гербицидов было очень мало, по пальцам пересчитать. Это сейчас их несметное количество. А тогда мы эту делянку не обрабатывали ничем, привезли сеялку с целины, она могла сеять по непаханой земле. Но за 10 лет у нас снизилась урожайность, появились новые сорняки, которым нравилось именно на этой необработанной делянке. Надо было продолжать этим заниматься, что-то усовершенствовать, менять, но мы просто тогда бросили и всё. А не надо было. А за рубежом они выработали эту технологию, нашли подходящие гербициды, построили севообороты. В странах Европы это до сих пор не очень развито, а вот в Латинской Америке развивается. И у нас в Крыму очень активно многие фермеры технологию no-till внедряют.
Это же научный прогресс. Вот в Клепинино у нас раньше работало больше 800 человек, а сейчас, наверное, и 200 не осталось, потому что при нынешнем развитии техники уже столько людей не нужно. Мы были сейчас в одном хорошем хозяйстве. У него где-то две тысячи гектаров земли и ещё пять гектаров сада. На полторы тысячи пахотной земли три работника, а остальное он обрабатывает техникой по вот этой природоподобной технологии no-till. То есть он убрал, подождал, чтоб отросли сорняки, обработал – и до посева. И получается, что у него одна сеялка, которой он сеет всё: и масличные, и зерновые. Для опрыскивания у него хороший самоходный опрыскиватель «Туман». И вот представьте себе, что раньше у нас надо было пахать, культивировать, какая это армия людей! А сейчас на гектар пахотной земли от 5 до 10 человек, вот и считайте.
Полвека любви
Клара Готлибовна – очень жизнерадостный и полный энергии человек. Мы поднимаемся в её кабинет на третий этаж, и я за ней – в её 80+! – не поспеваю.
– Я как старая полковая лошадь! – смеётся она. – Помните, как в том анекдоте, услышала звук трубы и через пять минут прибежала.
Мне кажется, такую силу ей, как былинному добру молодцу, даёт мать сыра земля.
– Это у меня от мамы, от бабушки. Земля – это моё. Бабушка моя была обычная крестьянка, она очень любила на земле трудиться, хотя нигде официально не работала. У нас дедушка всех обеспечивал. На момент революции он имел кирпичный завод, 13 рабочих, бабушка была кухарка, а дедушка всем руководил.
– Ну и их, наверное, раскулачили?
– Ничего подобного. Когда собралось всё начальство и начали деда раскуркуливать, то встал там один дедов рабочий – не прощу себе никогда, что не записала его фамилии, имени и отчества, — встал этот мужик и говорит: а вы собирайте 13 подвод, а на чотырнадцяту сядэ Хведот Даниловыч, и мы вси пойидэмо за ним на Соловки. И оставили деда в покое, потому что за него встали все рабочие. А тогда было так, что у кого было две лошади и больше, того забирали. Вот если одна, то ще подумають, а як дви, то вже всё.
И мой дед вместе со своими рабочими перешёл в колхоз и до последнего дня лепил и обжигал этот красный кирпич, который тогда назывался «палёнка». А после войны же много кирпича было нужно. У нас там строили молококонсервный и сахарный завод, так до деда пришли и спрашивают: вот мы пытаемся делать кирпич, а у нас не получается. Скажите, какой процент чего? А дед смеётся и говорит: я, сынки, в процентах ничего не понимаю, у мэнэ всэ тачками. Оцэ скильки тачок глины, сколько писку и скилькы воды, я вам скажу, а в процентах нияк!
А ещё дед был колиём, то есть ходил по дворам, куда позовут, и резал по селу бычков, и умел чинить кожи. Не юхту (верх обуви), а кожу для подошв. И если по кирпичу он славился на всю область, так что в самой Полтаве брали его кирпич, когда реставрировали там монастырь, то по коже он славился на район. Рукастый был у меня дед.
А бабушка любила работать на земле, на огороде. У неё только свёклы было 4 вида, фасоли я не знаю сколько, тыквы и так дальше. Не просто какое-нибудь, а с выдумкой. Красный бурячок для винегрета, полосатенький бурячок для борща, такой белый с красной полоской, кормовой для коровки, ну и сладкий сахарный – это ж у нас после войны сахара не было, так уваривали сладкий сахарный буряк и на том отваре делали компоты, варенья. И вот бабушка Маруся на огороде возится, а я ж возле неё там всё время. И конечно, я всё это с детства видела и впитывала. Так что для меня вообще другого выбора не было, только земля, только в сельскохозяйственный.
Ирина КАМЫШЕВА
Фото из личного архива Клары Женченко
